Предводитель мировых голодранцев, превративший Россию и полмира в кровавую живодёрню, дедушка Ленин, как-то сказал феминистке Кларе Цеткин, что искусство принадлежит народу, что оно должно вырастать из самой гущи народных масс и должно быть понятным рабочим и крестьянам, миллионам людей. А вовсе не принадлежать небольшому меньшинству, исчисляемому тысячами. С учётом того, что у Ленина была только половина мозгов, как выяснилось после смерти и вскрытия, оставим это высказывание-директиву, загубившее русский авангард и вычеркнувшее русское искусство на столетие из мирового мейнстрима, на совести забальзамированного чучелка, и его собеседницы, с пеплом которой в кремлёвской стене соседствует советская мумия из Мавзолея.
Пошлость — это особый такой вкус и склад ума. Наполнение этого понятия в русской ментальности гораздо глубже, чем в других европейских языках. В английском это переводится как банальность и вульгарность; в русском определении сюда ещё добавляется непристойность. Но русское понятие пошлости гораздо шире, чем это понятие бы передали английские слова vulgarity, banality и tacky. В русское понятие пошлости вошло бы ещё и пришедшее из немецкого языка понятие “китч”. Под китчем понимается такое массово тиражируемое произведение, которое должно стимулировать одновременно умиление от сентиментальности и удовлетворение от красивости. Вот такое чувство испытывают люди, когда созерцают пейзажи американского художника Боба Росса или портреты старушки над багульником россиянина Александра Шилова. Ну ещё акварели выпускников школы Сергей Андрияки. Первым человеком, вынесшим дискурс о соотношении авангарда (то есть прогрессивных, новых форм искусства) и китча (то есть массового, общедоступного и как бы общепонятного) был американский арт-критик Клемент Гринберг. Он был учёным евреем при некоторых правительственных учреждениях; невозможно установить, думал ли он по-русски (ибо родители были из России), на идише или по-английски. Он знал также немецкий, французский и итальянский. Язык мышления очень сильно влияет на стиль мышления; Гринберг оперировал марксистским тезаурусом, и на тот момент, в 1930-е годы, этот modus vivendi хорошо ложился на действительность. Современный философ Борис Гройс, выходец из России, думающий по-русски и по-немецки, в своей работе о главном тексте Гринберга “Авангард и китч” пишет, что Гринберга не интересовал авангард как таковой, но интересовал зритель и потребитель. Гройс приписывает Гринбергу умозаключение, что “уверенное доминирование высокого искусства может быть гарантированным только уверенным доминированием правящего класса”. Далее Гройс пишет, что, по мнению Гринберга, правящий класс для упрочения своего положения солидаризирует вкусы всех слоёв населения и создаёт иллюзию, что высокое искусство понятно широким народным массам.
Ты прав, я не прав? Извиняюсь…
И не сказать, что Гринберг и Гройс не правы. Если посмотреть, кто доминирует на вершине художественной пищевой цепочки, то мы увидим несколько знаковых фигур: британцев Дэмиена Хёрста и Дэвида Хокни, американца Джеффа Кунса и немца Герхарда Рихтера. Насколько я понимаю и чувствую арт-рынок, безделки этих деятелей массовой культуры покупают в основном разбогатевшие пролетарии, поднявшиеся до возможности тратить десятки миллионов долларов на вещи, олицетворяющие собой китч, как, например, имитирующие надувные игрушки поделки Кунса или массово производимые абстрактные полотна Рихтера, когда краску размазывают по холсту плашками, которыми солдаты разглаживают одеяла на заправленных койках в казармах.
Кунс — подражатель Марселя Дюшана. Но если Дюшан выставил свой писсуар в качестве произведения под названием “Фонтан” (1917) и это было новое слово в искусстве, то Кунс, выставляя фабрично произведенные пылесосы в стеклянных коробах, повторял уже неоднократно сказанное, пытался пережёванное и переваренное выдать за свежую пищу. Потому что Дюшан уже был большим художником и понимал искусство как творческий процесс, как соединение мысли с чувством, и написал серьёзные авнагардные полотна к тому времени, например, “Обнажённую, спускающуюся по лестнице” (1912) или “Игроков в шахматы” (1911). И после он начал свои эксперименты с реди-мейдами: велосипедным колесом, сушилкой для бутылок и писсуаром.
Что самое главное в искусстве? Три вещи: изящество, гармоничность и новизна. При этом оказалось, что алгеброй гармонию поверить вполне можно. Есть золотое сечение, есть числа и спирали Фибоначчи, есть палитры сочетаемости цветов и даже большие работы, посвященные колористике, например, “Хроматика” Гёте. Надо полагать, художников не просто так учат композиции. И есть ещё такая химера, как энергия, какое-то спрессованное, сконденсированное и втёртое в холст или мрамор чувство личности художника; оно как бы распаковывается при соприкосновении с произведением искусства, и от него исходит источение этой страсти. В квантовой физике есть эффект наблюдателя: потоки электронов или иных частиц ведут себя по-разному, в зависимости от того, наблюдает за ними исследователь или нет.
В подтверждение этих соображений. Казалось бы, картины Джексона Поллока написаны простым разбрызгиванием красок на холст, техникой дриппинга. Но они же абсолютно гармоничны — потому что Поллок профессиональный художник, и картины выстроены по всем законам композиции, они изящны, они гармоничны, они не надоедают. Картины Марка Ротко буквально электризуют воздух и гудят от напряжения, создаваемого цветовым сочетанием. Когда я жил в Хьюстоне, я часто ходил в часовню Ротко, расположенную на территории музея семьи Менил. В часовне висят огромные монохромные полотна чернильно-баклажанно-чёрного цвета. Так вот, там, находясь среди них, чувствуется немыслимое напряжение пространства и времени, возникает ощущение соприкосновения с бездной. Там же, у Менилов, построена галерея Сая Твомбли. Для неподготовленного человека — это какая-то мазня, почеркушки, каляки-маляки. Но для человека с отточенными и окультуренными чувствами каждая картина Твомбли — это либо рассказ, либо чистая эмоция. Я часами сидел в одном зале, где была всего одна картина — огромный квадриптих, который я называл “Меланхолией”, потому что Твомбли там где-то на ней черканул простым карандашом, прописью слово Melancholy. Там ещё были какие-то обрывки слов, запятые, царапинки, и несколько больших, потёкших к низу цветовых клякс. От этой работы невозможно было оторваться. Непонятно как она входила в контакт со мной и разговаривала о всяком, о жизненном. Неудивительно. Ведь Твомбли был по профессии военным криптографом, он шифровал и дешифровывал донесения во время Второй мировой войны. Он создал какой-то свой язык клякс и царапин, а также цветовых переходов. Цикл его бело-зеленых полотен производил на меня куда больше эмоционального воздействия, чем все многочисленные кувшинки Клода Моне.
Страшно далеки они от народа. Но некоторые бандерлоги подошли ближе.
Очень искусные и очень умненькие пранкеры от искусства, Комар и Меламид, в 1994 году задумали проект “выбор народа”, то есть создать такую картину, которая бы нравилась гомо сапиенсам, объединённым в народ, an mass, так сказать, по меткому выражению профессора Выбегалло. По итогам опросов была написана картина. Берег озера. Ели, сосны, бурый мишка. На пеньке сидит Христос, рядом пионерка копает что-то лопаточкой, маленький мальчик стоит и смотрит. Чисто милота.
Другие народы тоже проявили высокий художественный вкус. Всем нравится преимущественно синий и зелёный цвета, водоем обязателен, растительность, простор, живность, иногда человеческие фигурки. Всем, кроме голландцев, нравится фигуративная и не нравится абстрактная живопись.
Неудивительно, что Боб Росс, которого мы упоминали выше, пользовался такой бешеной популярностью и спросом. Он, в отличие от Комара и Меламида, занимавшихся социологическими исследованиями, интуитивно определил чувствительные струны народной души и заполнил духовное пространство, отведённое под прекрасное, своими лубками. А что на них? Яркие цвета, где одновременно и лес, и горы, и облака, и цветы, и дом на опушке леса у сиреневого моря с сероголубым маяком. Вечереет, в доме уже горит камин, окна светятся тёплым жёлтым светом, а маяк указывает правильный путь идущему вдали паруснику. Можно обрыдаться от нахлынувших чувств — не хватает только оленей, зайчиков и умилительных гномиков у деревянного порога этого милого уютного чудесно-сладкого домика. Но у Росса есть и олени, и зайки — он всё-таки дозирует умилительность.
Если вспомнить, что висело в советских домах, то это тоже была настоящая, сшибающая с ног красота. Помимо портретов Хемингуэя, висели коврики с лебедями, олешками, мостиками над озером и замками вдали. Не считая репродукций “Мишек в лесу” и ещё всякой остро выраженной любви к родине из “Родной речи” для второго класса. Ну, ещё чеканка висела — царица Ахтамар несёт сдавать пустые бутылки, а на пыльном пианино стояли слоники, хрустальные ковшики и пустые коробочки из-под духов “Клима” и “Фиджи”. А что, тоже объекты искусства, своего рода реди-мейды.
Современный — это всё ещё живой или уже не очень?
Сложность оценки современных художников в рамках русскоязычного дискурса состоит в том, что само слово “современность” носит в русском языке обобщающий характер. В английском искусствоведческом нарративе происходит чёткое разделение на три понятия: “modern”, “contemporary” и “emerging”.
В рамках данного дискурса мы не будем говорить об отходе от канонов академической живописи и переходу к импрессионизму, потом к экспрессионизму, потом к абстрактному искусству, потом соединении беспредметного искусства с неоэкспрессионизмом, и так далее.
И если говорить о топ-15 художниках, которые определили понятие модерн (modern):
1. Амедео Модильяни
2. Пабло Пикассо
3. Сальвадор Дали
4. Василий Кандинский
5. Казимир Малевич
6. Жоан Миро
7. Макс Эрнст
8. Осип Цадкин
9. Эгон Шиле
10. Константин Бранкузи
11. Альберто Джакометти
12. Эдвард Мунк
13. Марк Шагал
14. Эмиль Нольде
15. Людвиг Гис
Людвиг Гис из всех них наименее известный, хотя его очень необычный геральдический немецкий орёл по прозвищу “жирная цыпа” (Ludwig Gies fat hen) висит до сих пор в зале пленарных заседаний Бундестага. Гис прославился своей потрясающей скульптурой “Распятие”, которую нацисты выдрали из Любекского собора для выставки “Дегенеративное искусство”, открытой в 1937 году. “Распятие” Гиса встречало посетителей выставки, призванной унизить и растоптать творческие поиски лучших людей Германии. В этом отношении пошлость нацистского режима имела мало равных себе в человеческой истории, разве только дикие талибы уничтожали в 2001 году сокровища древности в Бамианской долине. Гисовское “распятие” — одна из самых сильных работ, посвященных крестным мукам богочеловека. Её можно сравнить только с фигурой Христа на Изенгеймском алтаре работы Маттиаса Грюневальда (1505-1515). После 1941 года следы “Распятия” Гиса теряются. Очевидно, работа была уничтожена.
Что касается изящества и особой рафинированности. Вот топ-10 художников, которые достигли вершин эстетической утончённости эпохи модерна:
1. Обри Бёрдслей
2. Альфонс Муха
3. Эрте
4. Лео Бакст
5. Кай Нильсен
6. Эдмунд Дюлак
7. Гарри Кларк
8. Константин Сомов
9. Макс Вебер
10. Тамара Лемпицка
Удивительно, что большинство реальных эстетов вынуждено было зарабатывать себе на жизнь не столько картинами, сколько иллюстрациями. Иллюстрация — это фигура высшего пилотажа: художнику задают рамки, как тему сочинения, а дальше он придумывает узнаваемые образы персонажей и разыгрывает сценки между ними. И тут несколько ремёсел должны быть сплавлены в безошибочное умение находить баланс между рисунком, живописью, ограниченностью пространства (формат книги) и заданностью сюжета. И ещё ответственность, особенно перед детьми.
Что интересно и примечательно. Из художников советского разлива выплыл на поверхность мирового художественного океана и держится на плаву только Илья Кабаков. Он был достаточно оборотистый малый, приехавший покорять Москву из Днепропетровска. Вообще Днiпро дал много выдающихся людей, включая милейшего и добрейшего, дорогого нашего Леонида Ильича Брежнева (мои предки дружили с Брежневыми, Виктория Петровна, супруга генсека, баюкала на руках моего отца). Так вот, Илья Кабаков создал себе студию на чердаке дома страхового общества “Россия” по адресу Сретенский бульвар, дом 6/1. Это был и есть один из лучших домов в Москве. Илья был одним из тех, кто всегда был при деньгах, ибо издательства очень хорошо платили отдельным категориям трудящихся. И он никогда не был антисоветчиком, а всегда был расчётливым дельцом от искусства. По моему оценочному суждению. Он единственный из художников группы Сретенского бульвара, кого выставляют в приличных галереях приличные западные галеристы, вроде Арне Глимчера в Нью-Йорке и Таддеуса Ропака в Париже. Эрик Булатов, который вместе с Кабаковым был причислен к основоположникам московского концептуализма, смог тоже высоко взлететь, до персональных выставок в Помпиду, но не заякорился в первоклассных галереях и аукционных домах Запада; зато на родине его представляет первоклассная галерея Сергея Попова. Булатов, как и Кабаков, тоже начинал как детский иллюстратор.
Кабаков же прославился не столько своими картинами, которые не стали новым словом в искусстве, сколько своими тотальными инсталляциями. Вместе с племянницей, ставшей его супругой и соавтором-подельницей, Илья организовывал нагромождение реди-мейдов в некие композиции, которым давал задумчиво-замысловатые определения. Вроде “В будущее возьмут не всех” или “Человек, улетевший в космос из своей квартиры”. Я бывал на его мероприятиях. Не могу сказать, что они производили впечатление чего-то захватывающего и волнующего. По моему мнению, от его инсталляций веяло смертной скукой и русской тоской. Воссоздание грязи. Эти инсталляции производили ощущение, что Илья и Эмилия упиваются своими надуманными страданиями, воссоздавая как бы деревенский нужник с дырой в полу посреди барочного дворца, на наборном паркете, чтоб он отражался многократно в серебре венецианских зеркал. До жизни на Западе я думал, что коммунальным бытом и советской спецификой можно кого-то поразить и удивить, дескать, смотрите, какие ужасы. Просканировав Запад собственными глазами и на собственной шкуре испытав реальные прелести западной бытовухи, я понял, что никого это там не впечатляет, ибо жизнь простого человека намного хуже и нервозней, чем была в совке. Самому Илье грех жаловаться, он всегда был очень состоятельным человеком. С моей точки зрения, от его искусства веет какой-то фальшью. Могу добросовестно заблуждаться и искренне ошибаться. Но уж сильно отдаёт китчем.
Птенцы гнезда кастеллиевского
В конце 1940-х, в ранние 1950-е годы наступает эпоха, которую бы мы отнесли к contemporary, хотя это уже в категории такого же классического искусства, как модерн:
1. Джозеф Бойс
2. Ив Кляйн
3. Марк Ротко
4. Джексон Поллок
5. Рой Лихтенштайн
6. Сай Твомбли
7. Элсворт Келли
8. Жан-Мишель Баския
9. Фрэнсис Бэкон
10. Роберт Мазервелл
11. Энди Уорхол
12. Жан Дюбюффе
13. Роберт Мэпплторп
14. Фрэнк Стелла
15. Виллем де Кунинг
16. Георг Базелиц
17. Люсьен Фрейд
18. Яёи Кусама
19. Ли Ю Хван (Ли Юфань)
20. Аниш Капур
Сюда можно отнести всю плеяду художников с середины 1960-х по ранние 1990-е из гнезд галеристов 1970-1980-х годов: Лео Кастелли, Айвена Карпа, Аннины Носей, Мэри Бун, Мэриан Гудман, Арне Глимчера и открывшейся в начале 1990-х галереи Роберта Мнухина.
Стараниями британского гения рекламы, иракского еврея с британским паспортом Чарльза Саатчи, в 1991 году появляется плеяда художников, назначенных талантливыми. Их называют YBA, Young British Artists. Из них на переднем крае сцены уже 30 лет удерживаются Дэмиен Хёрст и Трейси Эмин, а также стоящие несколько особняком братья Динос и Джейк Чепмены.
В 2006 году Стив Лазаридес открывает в Лондоне свою галерею арт-брюта и все яркие, часто находящиеся вне мейнстрима художники хотят работать с ним. Он собирает внесистемных игроков, типа Бэнкси.
Если говорить о критериях, что становится наиболее дорогим искусством с течением даже небольшого промежутка времени, так это та категория искусства, которую относят к outsider art и art brut. В текущей реальности самые дорогие и замечательные художники были бы классифицированы как аутсайдеры: это Дюбюффе, это Фрэнсис Бэкон, это Жан-Мишель Баския.
Мы побеждаем? Смотря, кто мы.
Увы, никто из российских художников не вошёл в плеяду топовых мировых художников, хотя пробовали их выставлять на крупные аукционы. Кое-какой известности добились Гриша Брускин, Комар и Меламид, Дмитрий Плавинский, Олег Целков, Юрий Купер, Рустам Хамдамов, Илья Кабаков, группа AES+F. Кроме Ильи Кабакова, которому мы посвятили пару абзацев выше, никто из них не представлен в первоклассных галереях Запада.
Выпадение российского искусства из мирового мейн-стрима и вообще потоков знаковых культурных событий от выставок типа Art Basel до documenta, говорит непонятно о чём: то ли российское искусство глубоко вторично, малоинтересно не только мировой публике, но и отечественной, то ли специально всё русское замалчивается, то ли российские художники ничего шедеврального не создают в силу неспособности найти новые смыслы и средства выражения (тогда по каким причинам? почему современное русское кино, артисты, театр, художники никому на Западе и на Востоке неинтересны, кроме традиционных балета и оперных исполнителей, а также русского авангарда, которым уже 100 лет и больше). Сейчас, в связи с известными антироссийскими настроениями, признание россиян на мировом арт рынке стало вопросом перспективы, уходящей за горизонт событий. О проблемах русского искусства мы подготовим отдельный материал.
Как же определить, кто из современных художников наиболее интересен, по каким критериям? Ведь даже в лучших галереях мира, куда практически невозможно попасть, где вхождение в список представляемых ими художников становится огромной удачей и везением, через 10-15 лет трёх четвертей художников не остаётся, цены на них падают, а на их искусство смотреть никто не хочет. Через 20 лет только десятая часть остаётся в галереях. И в то же время странные художники-самоучки типа Бэкона или Баскии, начинают стоить более 100 миллионов долларов за полотно. В чём секрет? По каким критериям можно вычислить художника, который станет ценностью и вкладом в мировую сокровищницу, а не в братскую могилу забытых имён и обесценившихся полотен?
Есть ли объективные критерии или тут всё определяется экспертным чутьём и оценкой силы эмоционального воздействия и на зрителей, и на коллег, и на профессионалов? Не служат ли “насмотренность” и “цайтгайст” лучшими критериями для оценки произведения и линейки произведений определенного художника? Ощущение цайтгайста (духа эпохи) помогает правильно оценить место художника в потоке времени, его новаторство и свежесть — потому что потом появится много подражателей, если он окажется востребованным и признанным.
Я пересмотрел сотни галерей и тысячи художников по всему миру; мало что цепляет насмотренный глаз. На текущий момент из всего я бы выделил топ-10 следующих активно творящих художников:
1. Женева Фиггис
2. Роберт Нава
3. Люкас Самарас (хотя он 1936 года рождения и его работа была представлена в фильме “Уолл Стрит” (1985), он сильно недопонят и недооценён)
4. Люка Палацци
5. Анхель Отеро
6. Эллисон Цукерман
7. Роберт Коулскотт
8. Энди Фишер
9. Макс Хорст Соколовски
10. Август Вальдемар Коттлер
В городе Санта-Фе, штат Нью-Мексико, есть целый Институт проблем сложности. Я там был в 2013 году и беседовал с исследователями — что они изучают. Так вот, одной из тематик и была проблема сложности выбора критериев для оценки явлений, особенно возникающих. Это действительно важная тема, потому что до самого недавнего времени всё оценивалось как “хорошо” или “плохо”. Но вот кинематограф первый откликнулся на запрос времени. Скажем, в “Игре престолов” нет однозначно плохих или хороших персонажей: всё зависит от обстоятельств, в которые поместить изначально сложного человека.
Так же и с искусством: Женева Фиггис или Роберт Нава — это хорошо или плохо? Это невозможно определить на таких критериях, как и нельзя определить, фигуративная ли это живопись или абстрактная? Неоэкспрессионизм или примитивизм? Использована преимущественно техника cutting edge или sfumato? И так далее. Но это точно свежо и интересно, и сделано по всем законам изящных искусств.
Таким образом, мы можем полагаться только на свои чувства, воспитанные профильным образованием и отшлифованные длительным опытом. Сдаётся мне, что именно эти художники могут стать реперными точками арт сцены текущего времени. Но на самом деле, прав я или нет — покажет только время.
Мнения, высказываемые в данной рубрике, могут не совпадать с позицией редакции