Когда говоришь с такими людьми, ты поневоле ощущаешь прикосновение к Истории, к чему-то древнему и вечному. Его предки стояли плечом к плечу с Дмитрием Донским на Куликовом поле, с Петром Великим под Полтавой, гнали войско Наполеона к Березине. Неповторимый акцент «русского француза», удивительная, нынче немного старомодная, но исключительно правильная русская речь. С Петром Петровичем Шереметевым, наследником одного из самых древних родов России, Нина ПУШКОВА, актриса, писатель и супруга журналиста и сенатора Алексея Пушкова, встретилась у дома Шереметевых на Воздвиженке в Москве. Это один из многих домов, усадеб и дворцов старого дворянского рода, но этот особняк дорог Петру Петровичу особенно. Здесь родился его отец, отсюда его семейство отправилось сначала в тюрьму, а потом на чужбину. Где, как ни здесь, поговорить о семье, об истории, о служении России с настоящим графом Шереметевым?
В этом доме проживала семья Шереметьевых, пока декабрьским вечером 1917 года большевики не отправили в тюрьму всех! Включая восемь детей.
Дом на Воздвиженке
– Пётр Петрович, чем вам так дорог этот дом? Ведь он лишь один из многих, принадлежавших вашему семейству?
– Этот дом принадлежал моему прадеду Сергею Дмитриевичу Шереметеву. Когда он приезжал из Санкт-Петербурга, то всегда останавливался в этом доме на Воздвиженке вместе со своими детьми. Здесь останавливались все Шереметевы. Никто не жил во дворцах. Этот дом имеет для меня огромное значение по многим причинам. Моя бабушка родила моего отца именно в этом доме в своей спальне размером десять на пять метров. Прадед остановился в этом доме со своими детьми в 1917 году, среди них были и мой дед с бабушкой. Большевики ворвались в этот дом, когда кормили детей в гостиной, где в этот момент ужинала вся семья, и всех арестовали. Все были отправлены в тюрьму, включая восьмерых детей. В том числе мой пятилетний на тот момент отец. Этот дом поэтому имеет для меня громадную важность. Там закончилась наша свобода. Свобода Шереметевых и многих других людей.
– Хорошо, что не закончилась жизнь.
– Жизнь не закончилась, но будущее оказалось тяжёлым. Сначала они сидели в тюрьме семь лет. Через семь лет государство приняло решение их освободить, но, чтобы увезти детей, моя бабушка вышла замуж за дипломата, и вся семья уехала за границу.
– Когда вы впервые посетили Россию?
– В 1979 году. Я тогда даже не знал историю этого дома. Знал только, что он есть. Отец мне много рассказывал о прошлой жизни, о семье, рассказал и о доме на Воздвиженке. Рассказывал, как они ездили в Кусково, в Михайловское, в Останкино, в разные дворцы, принадлежавшие нашему роду. Их много — больше десяти.
– Ваши мама и папа прожили долгую жизнь. Мама умерла, когда ей было 92 года.
– Да, но она никогда здесь не жила. Здесь жила моя бабушка, графиня Шереметева. Её муж, мой дед, скончался почти сразу после освобождения из тюрьмы из-за болезни, которую приобрёл в тюрьме. Тогда бабушка решила выехать из России, хотя это было запрещено. Она вышла замуж за шведского посла и уехала. За это большевики расстреляли двух её старших сыновей. Так она заплатила за свободу.
Недорезанный граф
Как встретила вас Россия?
– Как я уже сказал ранее, это был 1979 год. Дама на пограничном контроле довольно грубо спросила, как меня зовут. «Граф Шереметев», – ответил я. Эта огромная тётка рассмеялась и сказала: «Первый раз вижу недорезанного аристократа». «Да, я ещё жив, – ответил я. – Но я вам не позволяю говорить со мной в таком тоне». Сразу возникла скандальная ситуация, и меня быстро перевели в другой зал, где я смог получить свой багаж.
– Время изменилось, и сейчас говорить о недорезанных аристократах придёт в голову только сумасшедшему. Один из ваших предков восстанавливал сгоревший Тобольск. Предки «недорезанного аристократа» Шереметева построили Странноприимный дом площадью в несколько гектаров, где лечили бедных и где продолжают лечить людей до сих пор, потому что сейчас в этом огромном доме находится Институт имени Склифосовского.
– Наша семья оставила России огромные богатства. Люди до сих пор ходят и любуются красотой поместий и усадеб Шереметевых и коллекциями, которые до сих пор в них находятся: мебель, фарфор. Даже полы там – настоящее произведение искусства. Всё это теперь достояние новой русской страны.
– Нынешние богатеи и олигархи вывозят свои капиталы и имущество за границу и свои дворцы строят именно там, а не на Родине. Ваша семья что-то вывезла за рубеж?
– Нет, они уехали бедняками, и никаких счетов и дворцов за границей они не имели. Всё их добро было в России. Но, к счастью, они оказались во Франции, куда бабушка вывезла всех шестерых своих детей, кроме двух расстрелянных. В Париже тогда уже жило много наших родственников и других беженцев от большевистского режима. У них была непростая жизнь, многие едва сводили концы с концами и работали днём и ночью, чтобы как-то существовать. Мой отец хорошо говорил по-французски и удивительным образом поступил в агрономический институт. И через четыре года учёбы стал толковым экспертом в сельском хозяйстве, после чего поехал жить в Марокко, где я и родился. В 1953 году я приехал во Францию и стал изучать архитектуру, став отличником в своей группе из четырнадцати учеников. Это помогло мне построить мою карьеру.
– Что же случилось с дворцами и усадьбами вашей семьи?
– Мой прадед Сергей Дмитриевич Шереметев, когда грянула революция, самолично закрыл на ключ все свои дворцы, пошёл к министру просвещения Луначарскому и сказал ему: «Времена изменились, я отдаю вам все ключи от всех моих дворцов и прошу вас об одном – защищать это богатство от разграбления и употребить все во благо народа». Луначарский принял на себя эту задачу и десять лет кряду защищал бывшее наше имущество, которое благодаря ему не погибло, не было сожжено или украдено. Единственный дворец, который был совершенно опустошён, это Фонтанный дом в Петербурге. Там ничего не осталось. Сейчас его пытаются реставрировать и наполнить какими-то сохранившимися деталями интерьера, и, надо сказать, делается это довольно толково. В нынешней власти есть люди, которые понимают смысл в таком возвращении. И я этому очень рад.
Творить, а не гулять
– Что заставило вас вернуться в Россию, откуда были вынуждены бежать ваши предки?
– Я приехал в Россию не для того, чтобы пытаться вернуть нашу собственность, а для того, чтобы помогать нашему русскому народу. Я создал четыре консерватории, которые носят моё имя, в глубинке, в тех городах, где этого не было. Например, в Иваново-Вознесенске, ныне просто Иваново. Там же я учредил кадетский корпус. Создал Девичий институт. Создал художественную галерею, Шереметевский хор и много чего ещё. Я приехал в Россию не для того, чтобы гулять, а чтобы творить! И не надо меня за это хвалить. Я делаю это естественно, не для славы. Я – Шереметев! Я – наследник громадной семьи и я вернулся, чтобы быть представителем нашего рода. Чтобы помочь обрести возможности тем, у кого их не было. Это мой вклад в Россию и её культуру. Я не говорю – я делаю.
– Вы являетесь председателем президиума Международного совета российских соотечественников. Он объединяет наших соотечественников из 45 стран мира.
– Да, мы все стараемся быть полезными для России. Другое меня не интересует. С нашим особняком на Воздвиженке я «познакомился» благодаря Юрию Лужкову. Он тогда попросил меня встретиться здесь с начальником по архитектуре Московской мэрии – очень влиятельным человеком. Оказалось, что его кабинет находится именно в той комнате, где родился мой отец. Он ко мне относился пренебрежительно. Но мне это было безразлично. Я знаю, что я принёс России, а мнение каких-то чиновников обо мне оставляет меня равнодушным. Я получил чудное воспитание, отец передал мне свои воспоминания. Он скончался, когда мне было уже 40 лет. Это был прекрасный мужчина и настоящий граф.
– Аристократов часто считают прожигателями жизни. Но есть и настоящая, трудовая аристократия, которая отделяет свои титулы от своей работы. Вы в Париже больше 40 лет возглавляли Рахманиновскую консерваторию – один из важнейших центров русской культуры за рубежом.
– Это наследие, созданное Рахманиновым. В следующем году мы будем праздновать столетие этой консерватории. Я попал туда совершенно неожиданно и был страшно предан этому месту на протяжении всего времени, когда я его возглавлял. К сожалению, всё это в прошлом. Два года назад я попросил одного банкира, полурусского-полуфранцуза, помочь мне спасти этот дом, где размещалась консерватория. Я уже пожилой человек, и мне нужно было найти кого-то, кто мог бы принять моё наследие. Но этот тип оказался мошенником и испортил в этом доме всё, вплоть до декораций. И это очень грустно.
Старого Парижа больше нет
– Проходит время, всё меняется. Меняется и Париж, город в котором вы учились и жили. Мой муж помнит Париж с детства, он сын дипломата, работавшего в этом городе. Он говорит, что почти всё изменилось до неузнаваемости, включая людей.
– Это абсолютно верно. Изменилось даже население. В моём квартале теперь живут чёрные, арабы и беженцы. И эта мерзкая женщина, которая сидит во главе мэрии Парижа, прикладывает руку к тому, чтобы старый Париж умер как можно быстрее. В нашем квартале раньше следили за порядком 500 жандармов. Анн Идальго, мэр, всех выгнала. Теперь там засилье негров и арабов.
– Зачем она это сделала?
– Она социалист и популист. Именно она виновата в том, что в спокойном респектабельном квартале теперь свинарник и бардак. Это был квартал, где жили русские. Все русские, любившие Париж, жили в этом 16-м квартале. Он потерял весь свой шарм. Там теперь арабы, грязь и мусор на тротуарах. Мы там жить больше не можем. Мы с женой теперь думаем, как бы съехать из нашей когда-то уютной квартиры. Там стало не только грязно, но ещё и неоправданно дорого.
– Но там хотя бы безопасно?
– Нет, какое там! Теперь там нужно быть очень осторожным даже днём. Среди бела дня могут остановить женщину и ограбить её, а то и похитить. Вечером люди боятся выходить на паркинг за своей машиной, потому что там бандиты устраивают засады. Лучше вызвать такси прямо к подъезду. Я не пускаю туда жену вечером, хотя стоянка – всего в 40 метрах от нашей квартиры. И последние выборы, на которых победил Макрон, показали, что всё окончательно изменилось. Старой Франции больше нет.
– Я слышала, что дети наших аристократов возвращаются в Россию.
– Их очень немного. А те, кто вернулся, приехали зарабатывать деньги. Я один из немногих, кто вернулся не для заработка, а чтобы служить России. Те аристократы, что сюда приезжают, об этом совершенно забыли. Они хотят быть полезными не другим, а исключительно себе.
– Трудно работать в России?
– Для успеха нужно много знакомств. У меня их не очень много. Я дружу с министром иностранных дел Лавровым. Он очень помог мне с квартирой, которую Лужков выдал мне 20 лет назад. Потом меня захотели из неё выгнать, потому что кто-то в мэрии решил, что она может быть более полезна кому-то другому, нежели Петру Петровичу Шереметеву. Я обратился к Лаврову, и он заступился за меня, квартира осталась за мной. Но, боюсь, это временно, и меня рано или поздно из неё снова попробуют выгнать. Поэтому думаю, как её приватизировать.
– Я очень рада, что вы вернулись к нам, и вернулись надолго. И это в то время, когда многие богатые люди, люди творческих профессий, наоборот, уезжают из России. Вы не скучаете по Парижу?
— Абсолютно не скучаю. Во-первых, я уже не состою во главе моей любимой консерватории, которую возглавлял больше 40 лет. А во-вторых, потому что моего Парижа больше нет. Вместо него теперь какой-то грязный, неопрятный город, населённый какими-то людскими отбросами, где вас в любой момент могут ограбить или убить. Я очень разочарован Парижем. И во многом поэтому хотел бы почаще приезжать сюда, в Россию. В этом году я приехал на 15 дней, а остался в итоге на четыре месяца. Я хочу для этой барышни-итальянки, с которой мы вместе уже лет 30 (показывает на свою жену) создать новую прекрасную жизнь, потому что она удивительная личность, обладающая уникальными человеческими богатствами, и она заслужила хорошую жизнь.
Наследник великого рода
– Вы член Мальтийского ордена?
– Да, я президент Парижского французского общества мальтийских кавалеров. Не могу сказать, что люблю быть покрытым всяческими орденами, но у меня их очень много.
– Вас даже президент Путин награждал.
– Да, он наградил меня орденом Дружбы, который выдаётся иностранцам или крупным дипломатам в Императорском дворце. Я получал этот орден около зала, где висят портреты всех моих предков.
– Среди ваших предков и Романовы, и Кутузов, и Суворов…
– Да, мои предки побеждали в самых главных сражениях России. Побеждали французов. Борис Петрович вместе с Петром I победил шведов в Полтавской битве. Он стал первым российским адмиралом и первым графом Шереметевым. В конце концов, Пётр I и Борис Петрович были троюродными братьями. Один из моих предков был помощником Дмитрия Донского во время битвы на Куликовом поле. Николай Петрович Шереметев не был воеводой, но он способствовал возвращению воли крепостным крестьянам в 1861 году. А Дмитрий Николаевич был единственным сыном Николая Петровича и Прасковьи Жемчуговой, знаменитой «крепостной актрисы». Так что наша прапрабабушка была обычной девушкой неаристократических кровей. Это удивительное событие в истории России. Николай Петрович был единственным человеком, который смог поступиться традициями и жениться на простой крестьянке, когда это было запрещено. Именно для неё он построил тот Странноприимный дом, где сейчас расположен Институт имени Склифосовского.
– Для неё же он построил и целый театр, где играли одарённые люди из крепостных крестьян.
– Для меня это очень дорогое место. Меня обольщает это наследие, хотя я и не являюсь его владельцем.
– Девизом вашего рода является эдакое гусарское четверостишие…
– Это скорее тост, говорящий о том, что мы, Шереметевы, причастны к воинской славе и любим женский пол.
– И когда вы влюблены, вы готовы жениться на крестьянке, невзирая ни на какие правила и традиции. Как звучит этот тост?
– За здоровье больных!
За свободу пленных!
За хорошеньких девиц!
И за нас, военных!
– На вашем фамильном гербе написано Deus Conservat Omnia.
– Бог защищает всех.
– И хотя Бог защитил не всех, Шереметевы живы.
– Живы и счастливы. Я счастлив быть мужем удивительной женщины и счастлив служить России.
